Игорь Тихорский - Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]

Евграф Акимович захлопнул папку, вызвал машину, спрятал дела в сейф и поехал в издательство. Здесь он прошел в кабинет директора, удобно устроился в мягком современном кресле и приветливо сказал:

— Искренне соболезную вам, Виталий Алексеевич, по себе знаю, как тяжело переживать кончину одного из работников, тем более дельного, тем паче близкого друга.

— Да, это трудно. Не знаю уж, как теперь и быть. Поскольку у Никиты в руках были все нити в деловых кругах. Не представляю, за что и браться. Все дела остановились.

— А зарплата у Николаева большая была? Жил-то он вроде широко. Квартиру купил на Петроградской, обставил, да и наркота в немалые деньги обходилась.

— Да, получал он прилично. Последнее время выходило восемьсот-девятьсот тысяч.

— А из фонда, из прибыли ничего не брал?

— Нет. Фонд, акции — дело святое. Вся прибыль шла на развитие производства. Ну конечно, проценты с накоплений иногда снимал Никита. Зарплата вроде бы и большая, да по нынешним временам не так чтобы и очень.

— Может, долги водились?

— Не знаю… последнее время как-то стал метаться Никита, бывало, что и жаловался, мол, прибыли маловато. Продукция плохо идет.

— А посторонних, незнакомых вам людей у него не встречали? Ведь у кого-то он покупал опий?.

— Нет, не припомню.

— И еще один очень важный вопрос, Виталий Алексеевич. Скажите, раствор Николаев сам себе готовил или ему помогал кто?

Михальченко вдруг смешался, долго молчал.

— Вы, Евграф Акимыч, ставите меня в трудное положение. Дело в том, что в наркотиках я вообще ничего не понимаю. Как я уже говорил, в гостях у Никиты пару раз курил какую-то дрянь. Не очень-то и понравилось. Вот вкупе с коньяком с ног сшибает. А у меня как раз неприятности были, хотелось забыться. Но когда Никиту упрекал в излишнем увлечении наркотиками, он мне однажды и сказал: «Да я и развести-то эту дрянь толком не умею, а ты говоришь — наркоман!»

— Так, значит, кто-то ему помогал. И вы говорите, что никого из незнакомых у него не встречали?

— Да вот в этом-то и сложность. Потому я и говорю, что вы ставите меня в неловкое положение. Не хочется невинного человека впутывать. При мне незнакомых у него не было. А раствор ему пару раз готовила наша общая знакомая — медсестра из шестой больницы. Но она точно никакого отношения к снабжению Никиты этой дрянью не имеет.

— А почему вы так решили?

— Да просто влюбилась она в него, когда однажды Никита сам в эту больницу пришел и в платной палате неделю отлежал. Ломка была у него. По-моему, первый раз в жизни. После этого Лиза стала к нему захаживать. Уговаривала бросить, разные методы лечения предлагала, даже каких-то «Анонимных наркоманов» вспоминала. Но когда Никита уж очень бушевал, она ему раствор готовила. И было это, при мне во всяком случае, два раза.

— Фамилию и адрес знаете?

— Куркина Елизавета, а вот отчества… прошу прощения… просто Лизочка… Адрес… Где-то в Сосновой Поляне она живет. Точно не знаю.

Евграф Акимович еще поболтал с директором, тот пожаловался на трудности с полиграфией, на нехватку грамотных людей в отделе рекламы и сказал, что в ближайшие дни нужно взять в штат двух человек, а подходящих найти не могут.

— А что, какие-то особые требования? — поинтересовался Евграф Акимович.

— Да нет, обычные. Не старше тридцати пяти, энергичный, литературное образование и самое главное — талант общения. К сожалению, таким талантом обладают очень немногие молодые люди.

— Да, пожалуй. Ну что ж, желаю успехов. Думаю, придется вас еще пару раз потревожить, Виталий Алексеевич.

— Конечно, конечно. Чем могу, всегда готов.

Однако по внешнему виду Михальченко трудно было сказать, что он рад общению со старшим следователем.

Вернувшись в прокуратуру, Евграф Акимович позвонил Славе Батогову — разбитному, обаятельному, ясноглазому блондину — оперативнику с внешностью рэкетира средней руки, который за семь лет работы в органах внутренних дел успел пройти все, кроме разве что медных труб. Поскольку задания Батогов выполнял исключительно деликатные, появлялся он в прокуратуре лишь в крайнем случае, в основном же работал в городе — для прикрытия — в коммерческой сфере.

Слава явился через час, как всегда, внешне серьезный, доложился.

— Господин старший следователь Стрельцов, капитан Батогов по вашему приказанию явился!

Евграф Акимович давно уже смирился с подчеркнуто шутовским обращением «господин», хотя в милиции, как и в армии, до сих пор не могли отказаться от «товарищей».

— Садись, Слава, банан хочешь?

— Никак нет. Биточки с макаронами калорийнее, — лучезарно улыбаясь, заявил Батогов. — Да и день к закату клонится. — Капитан явно намекал на то, что к концу рабочего дня связку свою Евграф Акимович приканчивал.

— Обижаешь, гражданин начальник, парочка еще есть. Впрочем, не желаешь, и ладно. Дело вот какое. У тебя среди рекламщиков, журналистов, писателей знакомых нет?

— Как не быть? Сам отчасти писатель, — с достоинством ответил Слава.

Батогов действительно после юрфака три года заочно учился в Литературном институте, и даже выпустил книжку с повестью о некоем герое соцтруда и парочкой рассказов.

— Вот и хорошо. Кроме литературных, придется и коммерсантские связи подключить. Будешь устраиваться в отдел рекламы и реализации издательства «Мефисто». Дежурного «семерки» я предупредил, явишься к нему, возьмешь свои ксивы, да назубок выучи.

Они коротко обговорили легенду, которая, впрочем, не очень расходилась с действительностью.

Вячеслав Батогов (по другим документам Станислав Шестов), тридцати двух лет, после окончания юрфака получил назначение юрисконсультом в Красноводск, но на место работы не явился, за что официально и был наказан лишением права работать по специальности. Однако, ничуть не огорчившись, устроился в новоиспеченный кооператив, председатель которого вскоре был разоблачен как жулик и злостный расхититель госимущества. После этого Стасик Шестов некоторое время находился под следствием, затем дело было прекращено и, уже обзаведясь хорошими связями, официально дисквалифицированный юрист устроился в небольшой швейный кооператив, на деле оказавшийся солидной фабрикой, поставлявшей на советские прилавки «импортный» товар. Лейблы, во всяком случае, на всех платьях, кофточках и юбочках были почти подлинные.

А сырье поставлялось в основном из Душанбе. Через год Шестов стал незаменимым в фирме, и его советы по юридической части не раз спасали кооператив от карающей десницы правосудия. Тут подоспел август 1991 года, началась неразбериха, появился приказ разогнать фабрику и взять с поличным «всех деловых», но потом заменили другим — произвести ревизию, однако частную инициативу не глушить. Шеф — Басаргин — счел за благо на время исчезнуть из России, в чем ему и помог Шестов, ускорив за определенную мзду оформление выездных документов. Шеф вывез, естественно, изрядную сумму в валюте и приличное количество изделий из драгоценного металла. В этом, правда, Шестов ему не помогал, и как Басаргин уладил дело с таможней, оставалось только догадываться. Впрочем, бардак в течение примерно полу года после «путча» был такой, что удивляться ничему не приходилось. Шестов уволился из кооператива, но, имея довольно прочную репутацию «своего» юриста, тут же был приглашен в некий благотворительный фонд, которых, надо сказать, расплодилось в то время видимо-невидимо. На этот раз ни распорядителю фонда, ни его помощникам уехать никуда не удалось, но отделались они легким испугом, получив условные сроки, а Шестов и вовсе был освобожден от уголовной ответственности, по слухам, им же самим и распространенным, за большую взятку.

После этого Батогов, то бишь Шестов, некоторое время не работал, исчез из поля зрения деловых кругов, его «отозвали», как он говорил, с «фронта», и лишь благодаря Евграфу Акимовичу ему удалось не засветиться, хотя начальство упорно, ссылаясь на нехватку оперативных кадров, требовало его участия в повседневных операциях. Акимыч же разрешил ему работать вне Управления, поручая отдельные важные задания.

В 1993 году вернулся Басаргин — солидный, представительный — и активно включился в приватизацию. Батогов пару раз с ним виделся, но на службу к нему не пошел. Заниматься этим делом уже не имело смысла, поскольку официальный бизнес одобрялся в самых высоких инстанциях.

Тем не менее репутация кое-какая у Батогова — Шестова, который к этому времени стал капитаном, была в теневых кругах довольно приличная. И, слава Богу, даже в Управлении мало кто толком знал, кто он и чем занимается, тем более не знали о прошлом. Ходили слухи, что пишет книгу о милиции, и это все.

Получив в 7-й службе трудовую книжку на имя Шестова Станислава Андреевича и два паспорта — общегражданский и заграничный на то же имя, Стасик уехал домой, позвонил парочке коммерсантов, в том числе на всякий случай Басаргину, парочке знакомых писателей средней руки и через три дня сидел в отделе кадров издательства «Мефисто».